Автор: Алёна

Это началось в 5.40 утра 5 августа. И хотя боль была еле заметная, даже, можно сказать, совершенно незаметная для человека несведущего или мужчины, например, я сразу проснулась - и меня обдало знакомой лёгкой волной паники, облегчения, страха и радости. 5 августа - день моего родного Белгорода! Салют обеспечен! Неужели?!

Это мои вторые роды, и я была уверена, что уж во второй-то раз я буду действовать спокойно и ловко. Куда там! Часа два я прислушивалась к себе, отмечая зарождающиеся схватки, веря и не веря, что родовая деятельность началась, и только после этого разбудила мужа. Как ни странно, Федя не проявил никакого особого беспокойства, ожидаемого в этом случае, что меня весьма задело. Даже умудрился постоянно засыпать. Часов с 9 мы стали думать, ехать в роддом или подождать более определённых схваток. Решили ехать.

"Скорую" решили не вызывать, т.к. она могла отвезти меня в любой ближайший роддом, а не в 70-й, куда мы стремились. Поэтому вызвали такси, и через час были на месте.

Начиная с 10 часов я окончательно перестала сомневаться, что "процесс пошёл". Мы зашли в приёмное отделение, где я отдала все свои бумажки, и где меня внимательно (как мне показалось) осмотрели на кресле. После чего заявили, что открытие пока неполное.

- Вы, конечно, можете остаться, - нехотя сказала медсестра. - Но вам всё равно придётся ждать полного раскрытия. А у нас сейчас очень туго с местами. Мест нет. Вас просто некуда положить. Может, вы поедете домой, а когда схватки усилятся и примут регулярный характер, приедете?

Напрашиваться и качать права я хорошо научилась, если речь идёт о работе или очереди. Но в казённых учреждениях, особенно медицинских, я теряюсь совершенно и чувствую себя не просто неуверенно, а уничижительно. Поэтому я вздохнула и вышла к Феде с неопределённым выражением на лице.

- А ты им записку главного врача показывала? - спросил Федя.

- Конечно, она же сверху на документах приколота.

В общем, делать было нечего. Мы вышли из роддома и пошли к метро. По дороге я всё думала и прикидывала. Всё-таки что б ни говорили, но у женщины есть интуиция! По крайней мере, она точно просыпается перед родами! Во всяком случае, у меня. И перед самым метро я заявила Феде, что домой ехать не стоит. Лучше подождать где-нибудь поблизости, чтобы в случае экстренной необходимости быстренько добежать.

К счастью, рядом с метро "Новогиреево" есть кинотеатр "Киргизия" - большая редкость в наше время. Ещё большая редкость заключается в том, что этот кинотеатр работает именно как кинотеатр, а не мебельный, например, салон. И, в-третьих, нам очень повезло: буквально 5 минут назад начался новый фильм культового "Гарри Поттера". Мы мигом купили билеты и, поблукав немного по закоулкам кинотеатра, попали на свои места аж в первый ряд (кстати, мы не опоздали, т.к. долго показывали рекламу).

Фильм нам очень понравился: ещё бы - Гарри Поттер ведь! Но уже с середины я почувствовала, что схватки становятся здорово болезненными, и думала уже не столько о фильме, столько о том, как бы досмотреть его до конца. Но Гарри Поттеру большое спасибо за то, что существенно скрасил не только мои физические ощущения, но и весь этот день в целом.

Наконец фильм закончился и мы уже уверенным шагом направились в роддом. Мне уже трудно было идти, т.к. через каждую минуту-две меня скрючивало.

Приходим. Снова та же медсестра, то же кресло. На сей раз меня осмотрели два человека. И по их решению меня приняли. Я пошла за вещами к ожидавшему в коридоре Феде, а одна из сестёр говорит:

- В родблок ничего брать нельзя!

- Как же так? - удивилась я. - Главный врач Олег Вадимович сам сказал, что можно брать с собой даже плейер и мягкую игрушку!

- Ой, ну если так, то хоть в шубе идите! - недовольно скривилась она, а на меня повеяло неприятным холодком совковой действительности. Что-то не похож этот хвалёный 70-й роддом на то, что пишут о нём в интернете!

Я вышла к Феде и обескуражено объявила, что с собой ничего брать нельзя - зря я готовилась дома. Мы повозмущались, поцеловались, и он ушёл. А я возвращаюсь в приёмную, а мне говорят: "А где же ваши халат и тапочки?"

Блин! Лечу, как могу, обратно и ору: "Фе-дя-а-а!" Еле поймала его во дворе больницы. Схватила сумку, мы снова повозмущались, поцеловались, и он ушёл. На этот раз бесповоротно.

Далее я, как положено, прошла необходимые перед родами процедуры. Как-то всё тут через одно место делается: я сижу, пардон, в туалете с почему-то нестерпимо прозрачной дверью, чувствуя себя чёрт знает как и кем, а ко мне с той стороны подходит медсестра и требует где-то расписаться, засовывает под дверь какую-то бумажку, я расписываюсь на голой коленке, сидя на толчке, отдаю ей тем же путём. А сама при этом стараюсь не издавать никаких естественных звуков, которые после 2-литровой клизмы из меня так и прут, а мне так неловко, так гнусно, и я решительно не могу понять, что за срочность в моей визе - ведь после клизмы я ещё минут 15 просидела перед этой самой медсестрой в комнате регистрации! Скажу честно, уже тогда во мне стало расти сомнение в правильности выбора роддома и в успешном пребывании здесь. Сотрудники, которые разговаривают ТАКИМ тоном и которые берут подпись пациента через туалетную дверь (зачем-то прозрачную) не могут хорошо принимать роды. Пусть не именно они, но вообще, те, кто здесь работает. Театр, говорят, познаётся с вешалки, а роддом - с приёмного отделения.

Ладно, кое-как всё это закончилось, и меня на лифте проводили на 3-й этаж, где располагаются родблоки.

Разумеется, каждый свой шаг и каждое ощущение я сравнивала с полученными при рождении моего первого сыночка Яника в 8-м роддоме. И это естественно. В продолжение моего недоумения по мелочам я получила просто удар, когда, войдя на этаж, услышала страшные стоны на разные голоса других рожениц. Яна-то я рожала вообще одна! У меня всё внутри упало, руки задрожали. Вдобавок выяснилось, что халат, который я дома выстирала, выгладила и принесла с собой, заносить в сам родблок нельзя! А какого, спрашивается, художника говорили о халате?! Меня заставили раздеться догола, а взамен - я уже была морально готова к тому, что так голышом и оставят - дали совершенно прозрачный голубой короткий саван. Что ж, и на этом спасибо. Настроение у меня портилось катастрофически - от с трудом созданного мной оптимистического настроя не осталось и следа. После Яника я радовалась все эти годы, а всякие страшилки неудачно рожавших мамочек воспринимала как небылицы или игру слишком болезненного воображения. Теперь я поняла, что с Яном мне повезло неслыханно, и одновременно изумилась: это как же надо постараться, чтобы в самом начале родов, когда ещё ничего нет, и неизвестно когда будет, создать для женщины такие условия и такое настроение, что ей не то, что рожать - жить не хочется!

В общем, медсестра, которая привела меня сюда, растворилась, посоветовав полежать или походить. Я кисло поблагодарила и взглянула на часы: 15.30. Окей, поехали.

* * *

Я не буду описывать столь страстно и подробно все свои мысли и ощущения, как я это сделала при описании рождения Яника. В первый раз всегда всё кажется удивительным и поразительным. Преимущество вторых родов в том, что ты ЗНАЕШЬ, что тебя ждёт. Это знание энтузиазма не прибавляет, скорее, наоборот. Зато исчезает чувства страха перед неизвестным, так как всё, в общем-то, известно. Поэтому ровно полчаса я чувствовала себя хоть и хреново, но терпимо. И даже пробовала читать Мураками в перерывах между схватками.

Ровно в 16.00. начался самый последний этап схваток - наиболее болезненный. Я хоть и задохнулась от боли, но не испугалась, а даже обрадовалась: значит, правду говорят, что вторые роды быстрее первых. Надо же! Всего полчаса в родилке - а уже последние схватки перед потугами! Страха не было никакого совершенно, правда, боль была запредельной, даже, как мне показалось, ещё больнее, чем с Яном. Но я умудрялась не орать и не стонать. Правильное дыхание - великая вещь, это я ещё тогда поняла. Во время схватки я скукоживалась у родильного кресла, а в перерывах ходила по блоку, играя мобильным телефоном.

По моим расчётам, звать врачей можно было бы уже через 20-30 минут. Но прошёл час, пошёл другой - никаких изменений, кроме ещё больше нарастающей боли, я не замечала. Мои силы начали иссякать. Терпеть эту адскую боль (а схватки следовали секунд по 40 через каждые 20 секунд) становилось просто невозможно. Что я только ни придумывала: и в окно смотрела, и ступеньки считала, и пыталась на пике схватки высчитать на какой день выпадет 31 декабря 2007 года - как мёртвому припарка. Пошёл второй час. Я уже напоминала самой себе сомнамбулу, которой вкололи литр кокаина, только не отключили боль. Чтобы приблизить роды, я ходила по палате, как маятник, не останавливаясь. И скоро стала элементарно размазываться по стенам и спотыкаться от усталости и боли. За это время ко мне один раз заглянула акушерка - как раз тогда, когда я почти упала под кресло на схватке.

- А что это ты там делаешь?

- Переживаю схватку, - прохрипела я.

- Не надо так. Встань - ребёнку неудобно.

Только я собралась силами спросить у неё, мол, может, на меня хоть кто-нибудь посмотрит, - она умчалась.

Пришлось встать и страдать стоя. Идеальной позы для уменьшения боли при схватках не существует - пусть в книжках не врут. Я перепробовала все. Если бы меня в это время кто-нибудь видел - ему самому стало бы за меня неловко.

Я не знаю, откуда у меня было столько сил терпеть этот кошмар - без криков и стонов. Наверное, с каждой новой схваткой я была уверена, что это последняя. Когда минуло почти два часа этой пытки, я сделала попытку кого-нибудь позвать. Едва кончилась очередная схватка, я, шатаясь, выползла в коридор. Никого. Народ кругом орёт. Кто-то рядом уже тужится (везёт же!) и орёт диким голосом. Акушерка тоже орёт: "Давай-давай-давай-давай-давай-давай!!!" Я покрутилась на своём пятачке и, почувствовав приближение схватки, рванула назад в бокс (перерывы-то между ними не превышали 20 секунд). После неё я постаралась поскорее кого-нибудь найти. Снова быстренько выскочила в коридор - напротив моего бокса была комната отдыха персонала. Там человека два смотрели новости и пили кофе. Увидев меня, они страшно удивились:

- Вы чего вышли? Что случилось?

Меня это жутко разозлило. "Что случилось!" Ничего, просто мимо проходила, блин!

- А ко мне может кто-нибудь подойти? У меня воды до сих пор не отошли.

- Ничего страшного, воды могут вообще не отойти до родов, идите к себе.

Я хотела сказать, что если бы они проткнули пузырь, роды начались бы скорее, но ничего добавить я уже не могла, т.к. меня уже вовсю начинало крутить, и я еле долетела до своей двери.

Больше, чем боль (с Яном такой боли точно не было!), меня изумляла её продолжительность. Мне стало казаться, что что-то не так. Не могут быть ТАКИЕ схватки ТАКИМИ продолжительными! Я стала проваливаться в какое-то смятение, мне стало не хватать людей, посторонних звуков, обыденности… Схватив мобильник, я написала Феде sms-ку: "Боль адская, не могу… Никто ни разу не подошёл, конца этому не видно. 17.43.. Федя тут же ответил: "Держись, я всеми мыслями с тобой. 17.46."

И я держалась. Ещё полтора часа!!! Что я в это время думала и что делала - лучше никому не говорить. На стене бокса висела маленькая иконка Иисуса Христа. Только те, кто знают моё религиозное равнодушие, поймут, до какого состояния я дошла, раз стала буквально молиться на неё, прося сил себе и своему ребёночку. Уже просто становилось страшно.

"Я скоро умру… сил нет… и всё никак… Помолись за нас…" - написала я очередную sms-ку в 19.22. Я до сих пор не кричала, но при каждой схватке (они давно достигли своей наивысшей болезненности и с часами даже не нарастали) у меня из глаз лился неконтролируемый поток слёз.

"Попроси эпидуралку!" - ответил Федя.

"Никого нет! Все заняты", - ответила ему я. Я предприняла ещё одну попытку привлечь к себе внимание. Так же выскочив в коридор и добежав босиком почти до лифта, я получила ещё одну порцию негодования персонала за "разгул" во время родов.

- Не волнуйтесь, мы вас не забыли! - обнадёжили меня. - У вас всё идёт как нужно, к вам скоро подойдут.

Когда это "скоро" - я уже не смогла выяснить и помчалась в бокс извиваться по стенам.

"Ну когда-нибудь это кончится! Ведь уже 14 часов прошло, совсем чуть-чуть осталось! 19.29." - утешал меня Федя.

"Этот раз всё намного дольше и хуже. 19.30." - угрюмо ответила я. И отключила телефон, т.к. заниматься перепиской сил уже не было.

* * *

… Всё это продолжалось уже 3,5 часа. Схватки буквально замерли на пике мыслимой и немыслимой боли и, казалось, не закончится никогда. В каком-то угаре, когда я упёрто слонялась по боксу и распластывалась по стене в поисках прохлады (тут в нормальном состоянии попробуй, походи взад-вперёд часа четыре - рухнешь!), прошло ещё полчаса. Ровно в 20.00 я решила, что если ко мне не подойдут немедленно, я начну биться головой о стену прямо у них в коридоре. Вылетаю из блока в третий раз и натыкаюсь на молоденькую сестричку.

- Девушка! У меня уже самые сильные схватки 4 часа!!! Можно сделать мне обезболивание? Ну можно хоть посмотреть, всё ли в порядке! У меня вторые роды! Почему так долго?!!!!!

Она спокойно на меня посмотрела:

- Хорошо, сейчас я подойду, идите к себе - нельзя выходить в коридор.

Но я уже и так мчалась назад, не дослушав её ответ.

Минут через 5 она действительно зашла в бокс - я забилась в угол, света белого не видя. Она попросила лечь на кушетку. В перерыве схваток кое-как влезла на кресло. Она молча вытащила шприц и воткнула мне в задницу, наградив ещё небольшой порцией боли. Честно говоря, обезболивания я не хотела, моей целью было просто придумать причину, чтобы ко мне подошли. После нескольких часов невыносимых схваток - укольчик какой-то хрени! Спасибо большое! К тому же укол в попу точно ещё никому облегчения не приносил. Так это было и сейчас, однако это дало врачам основание написать потом в моей обменной карте, что, дескать, обезболивание применялось. Ага, как же! Издевательство сплошное, короче.

- У вас воды не отошли, - полувопросительно-полуутвердительно сказала она.

- Я знаю!

- Сейчас я проткну пузырь. Не бойтесь.

Куда мне уже бояться! Она проткнула его, как мне показалось, пальцем. Вот интересно: помню, все эти странные процедуры с Яном при всей их болезненности и нелицеприятности всё-таки доставляли мне приятные ощущения - тот же, например, момент излития вод. Здесь же всё было жутко болезненным, а о приятности речи не шло вообще. Когда вода вылилась, сестричка вдруг сменила равнодушие на испуг и почти с испугом произнесла:

- Ой, вода-то зелёная!… И какая зелёная!… Валентина Николаевна! - (имени акушерки я не помню, пишу здесь от балды) - и она спешно выбежала из палаты.

"Приехали", - подумала я, раздираемая двумя чувствами: удовлетворением, что на меня наконец-то обратили внимание, и мутной тревогой, что сейчас будет что-то нехорошее.

Через несколько секунд вошла акушерка. Они посмотрели на воду (я её не видела - мешал живот), покачали головами, посмотрели ещё раз на меня…

- Щас будешь рожать! - заявила Валентина Николаевна (впрочем, та же мысль не покидала меня последние 4 часа).

Тут меня снова скрутило так, что я чуть не завыла. И одновременно я с невыразимой радостью почувствовала, что начинаются потуги (вот сволочи, я же знала, что стоило только пузырь вскрыть - сразу же потуги начнутся!) А акушерка, вместо того, чтобы принимать роды, направилась к двери.

- Уже начинается! - пробулькало что-то, похожее на мой голос.

- Ещё рано, но скоро, - безапелляционно ответила она, подходя ко мне. Я в это время молча сходила с ума, отвернувшись к окну. - Посмотри, рядом с тобой, справа висит шнур с кнопкой… Вот здесь… ну посмотри же! В общем, голову повернёшь - увидишь. Как только почувствуешь потуги - нажми на кнопку.

И ушла. Я хотела проорать ей, что потуги уже начались, но не могла разжать зубы. Как только через несколько секунд схватка стала ослабевать, я повернулась и действительно увидела над собой шнур. Пьяной рукой я попыталась его поймать и нажала на кнопку.

- Ну, в чём дело, что такое? Я же сказала!… - услышала я недовольное ворчание акушерки.

Она лениво подошла ко мне и вдруг вскинулась:

- О! Пошло-пошло! Ну-ка, потужься! Лена, иди сюда!

Не пересказать, какое облегчение сквозь дикую боль я испытала, когда можно стала тужиться. Они вдвоём ко мне подошли и заняли боевую позицию. Всё было хорошо, но мне было жутко неудобно, до головокружения, лежать на ровной поверхности. Это всё равно, что - прошу прощения - какать вверх ногами.

- А можно чуть-чуть приподнять кресло? - спросила я (в интернете, помнится, особенно расхваливали эти кресла-трансформеры за возможность их регулировать).

- Не надо, ребёнку так легче будет выходить, - отрезала акушерка, а я в очередной раз обалдела: в 8-м роддоме мне специально его приподняли, чтобы было удобнее! И снова такая злость обуяла!

Тут снова началась схватка вместе уже с потугами, и я перестала видеть белый свет. А они в этот момент пытались мне втолковать, куда надо ставить ноги, за что держаться руками. Отчаявшись, сами расположили меня как надо, причём, замечу, не самым дружелюбным образом.

Итак, оставалась самая малость. По Янику помню, что родился он у меня за 2,5 потуги (по три попытки в каждой потуге). Правда, акушер его "выдавил". Здесь же прошла одна, вторая, третья, четвёртая… С Яном помню точно, что при потугах боль схватки минимизируется, почти не ощущается. Сейчас же, наоборот, она достигла космических высот, а результата никакого. Внутри себя со стороны ребёнка я тоже ничегошеньки не ощущала.

- Вот головка уже!… Какой крупный!… Давай ещё! Не жалей себя, не жалей! Я прямо чувствую, как тебе себя жалко! Давай тужься, как следует, ребёнок страдает! - покрикивала на меня акушерка. Я же прекрасно знала, что жалости к себе у меня никакой не осталось, что тужусь я сильнее Геракла, и что акушерка это тоже прекрасно видит.

- Лена, позови Наталью! Ребёнок крупный! - почти закричала акушерка, и та опрометью бросилась из бокса. Я похолодела. Как ни странно, очень быстро возле меня столпилось человек пять (где вы раньше были?).

Дальше я даже описать не могу, потому что они как начали одновременно с разных сторон на меня наседать: одни что-то мне кричат, другие меня ругают, акушерка пытается вытащить из меня ребёнка уже с кем-то вдвоём, и все хором орут: "Не отдыхай!! Тужься!! Сильнее!!! Не бери дыхание!!!" Я совсем одурела от этого хаоса, к тому же точно знаю, что в 5-6 секундных перерывах между потугами отдохнуть и отдышаться НУЖНО, иначе просто нечем будем тужиться дальше. Мне же не давали ни секунды передыху, да ещё и дышать не разрешали. А как я буду делать вдох, чтоб тужиться?!

- Да не ругайте меня, я и так изо всех сил стараюсь! - заорала уже я.

- А мы не ругаем, мы говорим! - орут они в ответ.

- Может, просто выдавить его? - предложила я умирающим голосом. На меня моментально обрушился шквал порицаний: "Все вы тут деловые! Слишком умные! Если каждого выдавливать, никаких рук не хватит!…" Я, чертыхнувшись про себя, заткнулась.

В эту секунду я почувствовала, как из меня как-то тяжело выполз огромадный шар ("Головка вышла!!! - закричали акушеры). Удивительно, но это был только шар - тело ребёнка оставалось по-прежнему во мне, и схватки с потугами не прекратились. Лёжа на горизонтальной поверхности, я не могла ничего видеть, но поняла, что ребёнок застрял на шее!

Никогда не забуду это ощущение, когда у тебя между ног в прямом смысле болтается огромная голова ребёнка, трясь о внутреннюю сторону бёдер! Хичкоку и не снилось!

- Плечики застряли! Давай-давай-давай, тужься, давай!!! - голосила акушерка, делая героические усилия где-то впереди. Кстати, те двое, что громче всех ругали меня за наглое предложение выдавить ребёнка, схватили меня за мой голубой саван, быстро сварганили из него жгут и изо всех сил принялись… давить этим острым ремнём куда-то на желудок, выдавливая ребёнка вперёд. Вот так!

Мне уже было всё по барабану - больней не становилось. Но я окоченела от страха за ребёнка, когда представила его состояние. Безумный угар по стимуляции меня тужиться продолжался, и сквозь него я услышала слово "реанимация". Тут боль, страх и все чувства вдруг отупели, всё стало таким спокойным, недвижимым, словесные мысли куда-то испарились, а на их место пришло бессловесное понимание, что мой ребёночек, наверное, умер.

Даже странно, но реаниматологи целой командой явились очень быстро. Они как-то равнодушно прошли мимо нашей дружной компании, почти не проявив к нам интереса, и столпились у окна, где стоял пеленальный столик с какими-то аппаратами на нём. А мы продолжали "работать" уже не знаю сколько времени. Мои губы, которыми я пыталась сдержать вырывающийся воздух чуть ли не плечом, онемели и сквозь них прорывались ужасно странные, нечеловеческие звуки.

- Что ты всё "пдь-пдь-пдь!"! - умудрялась передразнивать меня акушерка. - Ты тужься давай, а не "пдь-пдь-пдь!"!

Уж в каком состоянии я ни была, но мне стало дико стыдно и в то же время обидно, что меня в моём положении ещё и передразнивают! Ну не ироды, а?

Хорошо помню последний момент: те двое с обеих сторон руками полезли раздирать меня напополам, акушерка с Леной или как её тащат оттуда ребёнка за плечики ("Сломают ему ключицу!" - промелькнуло у меня в голове), одна бежит ко мне с огромными кривыми, буквой "Г", ножницами и не моргнув глазом делает эпизиотомию - попросту говоря, просто режет промежность. (Кто-то потом спросил меня, делали ли мне при этом анестезию. Ха-ха-ха!)

И, наконец, они его выволокли - иначе не скажешь. Боль мгновенно прекратилась, в организме наступил полный покой. Ребёнка положили мне на живот со словами:

- Не прикасайся к нему, не гладь!

Я послушно не шевельнулась. И только смотрела, что у меня на груди лежит окровавленная фиолетовая макушка с небольшими волосёнками. Осматривала я его недолго: едва родился послед (я этого не почувствовала) и перерезали пуповину, как дитёнка ловко подхватили спокойные реаниматоры и перенесли к себе на пеленальный столик.

Пока они переносили ребёнка с меня на столик, я успела увидеть его целиком. Больше всего поразило то, что его головка до шейки была тёмно-фиолетового цвета, почти чёрная. Зато от шейки и до пяточек он был белый, как бумага. Этот фантастический контраст ещё раз доказал мне, что ребёнку хана. Повторяю, что никаких скорбных мыслей у меня по-прежнему не было. Всё происходило так быстро и так ужасно, что я просто была не в состоянии настроиться на человеческие эмоции. При этом я заметила, что он очень большой (даже по весу, когда он на мне лежал, я это ощутила), весь в кровавых пятнах и какой-то дряни ещё (Яник был чистенький…) Ещё я жадно спешила рассмотреть его личико. Но оно меня тоже не обрадовало: оно было всё опухшее (все новорождённые рождаются опухшими), какое-то приплюснуто-надутое, с большим носом и набухшей, некрасивой складкой на переносице… В тот момент я даже забыла, что он только что перенёс страшнейшее удушье… Ну, что с меня взять…

И вот реаниматологи принялись над ним колдовать. Сквозь них я частями видела своего сыночка - совершенно бездыханного и не двигающегося. О первом крике даже речи не шло. Действия врачей были слаженными и спокойными. Они даже улыбались и, мне казалось, перешучивались в каких-то своих разговорах. Это придало мне немного сил и вселило надежду, что, может, его всё-таки откачают?

А в это время ко мне подсела та самая Лена с длинной кривой иголкой, знакомой мне по зашиванию швов с Яником и, сделав 3-4 жутко болезненных уколов новокаина (боль-то у меня уже вся прошла!), тут же принялась шить.

Хотя больно было невыносимо, но я снова вспомнила технику родового дыхания и ни разу даже не пикнула. "Массаж сердца сделай ему… Крупный какой… Взвесили?.. Глазки, глазки смотри… Трубку дай, а?… Сюда коли, сюда… Ну что, давайте?…" - вперемешку с медицинскими словечками доносилось до меня от пеленального столика. Повернув к ним голову, я не отрывала глаз от виднеющихся временами беленьких то ножки, то неподвижного животика, то ручоночки… Чувств при этом не было никаких, хотя голова работала ясно.

Сколько продолжалась реанимация - точно сказать не могу, но не менее 10-15 минут. Зашили меня тоже довольно быстро, намного быстрее, чем от Яника (странно, правда?) И только после этого ребёнка взвесили.

- Четыре с половиной, 57 рост, голова 37, - сказал кто-то.

- Ого, - уважительно произнесла я и тут же добавила с каким-то нервным смешком: - он хоть живой?

Мне не ответили, и вся бригада, словно стая белых птиц, шурша халатами, отчалила. Меня, правда, накрыли одеялом (очень кстати, т.к. меня уже давно бил послеродовой озноб) и подали по моей просьбе пакет с Мураками, мобильным телефоном и дневничком. Я осталась одна.

* * *

Чувства постепенно стали просыпаться. Я почему-то была уверена, что легко мы с ребёночком не отделаемся. Было бы слишком просто, если бы мне сейчас сказали, что всё в порядке, выпишем через 5 дней. Мне казалось, что ребёнок или уже умер или умрёт вот-вот. И в голову полезли картинки: как я буду сообщать эту новость - Феде, маме, на работе… Я отгоняла их от себя, но они всё равно лезли. Тогда я взяла Мураками и попыталась читать с того места, где закончила. Хватило на два абзаца. Взяла дневник и написала две строчки. Сюрреализм какой-то: только что отмучаться, родить полу- или мёртвого ребёнка, залечь в родблоке и под вопли рожениц читать Мураками! Увы - это действительность. А что мне надо было делать? Малейшее шевеление причиняло бол, и было ощущение, что меня долго и с наслаждением били. Тут я вспомнила про мобильник и загорелась радостью. Включаю.

"Может, мне приехать?" - спрашивал Федя, оказывается, ещё в половину восьмого.

"Не надо. Миша родился. Всё прошло ужасно. Он в реанимации. Очень большой. Я живая или нет не пойму. 21.06." - ответила я. (На тот момент Матвейка был ещё Мишей : ).

В эту секунду раздался звонок от Феди. Я нажала на кнопку и, услышав его голос, поняла, что Мураками я могу читать сколько угодно, но произнести хоть слово у меня не получится.

- Я тебе напишу, - гортанно выдавила я, отключая трубку.

"Ты просто герой! Я у роддома. 21.09." - получила я моментальный ответ. Я удивилась, во-первых, тому, что Федя никак не прореагировал на слово "реанимация", а во-вторых, что он, оказывается, стоял под окнами, к которым я не могла подойти.

"А я ещё в родилке, меня всю порезали. Зачем приехал? Не пустят всё равно. 21.11."

"Не мог сидеть дома. 21.12."

"Я тебя люблю! Родилка во двор выходит, но мне нельзя вставать. 21.14."

"Почему реанимация? 21.15." Наконец-то!

"Не задышал, не закричал. Расскажу потом. Щас у меня истерика. 21.16."

"Позвони, когда сможешь. Я очень за вас переживаю. 21.21."

"Езжай домой, завтра приедешь. Я как раз успокоюсь. Но рожать больше не буду! Никогда! 21.21."

Подумав и шмыгнув носом, я решила дописать Феде следующее:

"Врачи говорят, всё должно быть хорошо. Не волнуйся, ребёночек красивый, но рассмотреть не успела. 21.24."

Отправила и испугалась, что заранее могу сглазить.

Тут в бокс кошачьей походкой вошла главная реаниматорша. Подошла ко мне, взяла меня за локоть и стала так ласково-ласково гладить, приговаривая:

- Мы сделали всё, что могли… (меня обдало пламенем ужаса)… Жизни его ничего сейчас не угрожает (отлегло). Полежит дня три в реанимации - острейшая асфиксия, вы понимаете… - она помолчала. - Жить-то он будет, но мы будем биться за качественную жизнь…

И тут меня прошибла ещё, возможно, более страшная мысль: а что, если он в результате сложных родов будет неполноценным, больным?!?!?!?!?! Сначала вакуум в голове, а потом лёгкий шумок пошёл.

- Вы успокойтесь, всё должно быть хорошо, мы успели остановить процесс. Теперь всё зависит от него и от вас, вашего настроения. Думайте о хорошем - и он это почувствует.

Я только кивнула.

- У вас во время беременности никаких инфекционных заболеваний не было? - вдруг спросила она.

- Нет.

- Хм. Точно? Вы уверены?… Хм, странно, странно…

И она ушла. Я бегом принялась писать:

"Был врач. Острейшая асфиксия, 3 дня в реанимации. Жить, говорят, будет, но мы будем биться за качественную жизнь. Я просто в шоке. 22.02."

На это Федя мне не ответил. Зато прислал лаконичное, как всегда, сообщение Витька, которому я тоже скинула новость: "Поздравляем!!! Держитесь! Всех целуем!"

Провалялась я в родилке ещё часа три, не меньше. Всё бы ничего, да больно уж страшно было слышать вопли рожениц со всех сторон, особенно теперь. Мы ещё немного попереписывались с Федей - уже в более мирном и весёлом ключе. Оказывается, он попёрся зачем-то в лес, сам не заметил, что чуть не заблудился там. Сказал, голову от волнения потерял. Я погнала его домой - хватит мне переживаний на сегодня, его только не хватало.

А в полночь меня перевезли-таки в палату (я уж думала, что оставят в этой камере пыток до утра). Через час-два привезли ещё одну девчонку - Сашу. Мы познакомились, поболтали о наболевшем (в прямом и переносном смысле) и обе отрубились. * * *

Ну, что мне ещё добавить? Статистика - наука далеко не совершенная, как заметил ещё Остап Бендер. Вторые роды могут быть намного хуже первых. Но в этот раз лоханулись, безусловно, врачи. Я понимаю, что у них аврал, что рожениц тьма, что персонала не хватает… Но возле меня не надо было стоять - простой внимательный взгляд мог сразу сказать более-менее опытному акушеру, что ребёнок очень крупный, что он ещё на 7-м месяце весил 3100 г - а за два последних месяца они прибавляют 50%… Что я маленькая, что необходимо кесарево сечение…

Не знаю, на что они понадеялись. Наверное, на то, что я - опытная роженица и справлюсь без проблем. Мне же удалось справиться только с болью (хотя Федя потом говорил, что мне надо было погромче орать - может, тогда на меня обратили бы внимание). Странная вещь получается: все только и заняты тем, чтобы научить женщину переносить боль молча, а тут, значит, надо было терять себя, своё лицо ради привлечения внимания тех, кто по роду деятельности должен был его на тебя обратить?

Может быть, просто "не склалось". И Феде надо было, может, поактивнее поузнавать через свои медицинские связи; и мому гинекологу Алсу надо было строго-настрого мне наказать просить кесарево (даже слова такого не прозвучало за последние месяцы), да и мне, возможно, надо было понастойчивее тормошить врачей… Но с меня в этой ситуации вообще спроса никакого. Жаль, конечно, не было Феди - он бы взял роль тормошителя на себя.

Ну, зато я совершенно перестала бояться родов - это единственный положительный момент во всей этой истории. После таких испытаний, мне кажется, я могу родить кого угодно, хоть на лавочке в парке и не раз. Схватки, оказывается, действительно можно преодолеть путём простого избавления от страха перед ними - раньше я в это не верила. Боль, конечно, от этого не уменьшается, зато ты совсем иначе на неё реагируешь.

И самое главное - ребёночек мой, Матвеич, жив, здоров, красив и умён! Всё-таки не напрасно я, видать, свечки ставила и на икону пялилась. Несмотря на всё, трудности удалось преодолеть самым невероятным образом. Реаниматологи оказались рядом, все процедуры спасения были начаты сразу же. Да и сам Матвейка, судя по всему, был настроен выжить во что бы то ни стало. Ну, будем надеяться, что эта неприятность при рождении только закалит его перед жизненными невзгодами. Не напрасно же мы назвали его, в конце концов, Матвеем! :

Всем удачи!!!