Автор: Андрей ПРОНЧИК.

Ленка ждет уже второго. Не боится, не тужит. Муж работящий, квартира есть. Первенец в детском саду отличником бегает. Второго, так второго. Будет ли девочка, родится ли мальчик, об этом говорено-переговорено, но пока не узнано. Так случилось, что явились гости. Погостили - уехали. Танцы у плиты боком вышли. Пришлось навестить роддом. Лечь на сохранение. И вот спустя три недели, когда на свободу с чистой совестью из роддомовской проходной, мы с женой сидели напротив Ленки с мужем и слушали рассказы о внутренней жизни роддомовских палат, обрывки которых небезынтересно будет и вам узнать.

Опять же Ленке было с чем сравнивать. "Повторный заплыв" для любой москвички нынче подвиг. Рожать второго отважится далеко не каждая. Шесть лет назад было все проще, да и все по-другому было. Встретив в обыкновенном штатном московском роддоме стерильную чистоту, Ленка не на шутку удивилась. Решив, что не иначе высокую комиссию ждут и по случаю тараканов в подвалы загнали, Ленка спокойно, с видом бывалой дамы отворила дверь в палату. Русская речь с явным акцентом поражала своей несуразицей. Представьте себе, что русский немец и француз решили объясниться. Так вот, насколько же будет шокирован коренной англичанин, услышав ломаный английский язык. Настолько же удивлена была и Ленка. Двадцатилетняя таджичка со сложным именем, попросту - Манежа, междометиями и знаками о чем-то спорила с пятнадцатилетней азербайджанкой Айной (по-нашему - Аней). Сорокалетняя польская католичка Мария пыталась участвовать в разговоре, но польский был не очень-то похож на русский. Ну а Люда с видом "девушки за 30" тупо молчала, всей своей сущностью здорово смахивая на надменного англичанина, уныло наблюдавшего, как коверкают родной язык. Ленка болтушка еще та. К вечеру по-русски сносно говорили все. В том числе и Люда.

Как бывалая Ленка доподлинно знала: в роддоме говорят обо всем - о моде и погоде, работе и детях, о планах и новостях, причем из-за отсутствия телевизора новости узнают от родственников по телефону, и тут уж не до образов. Всенародное обозначение слухов и сплетен, пресловутое "ОБС", то есть "одна баба сказала", приобретает жизненные очертания уже в другом крыле роддома всего лишь спустя пять минут. Например, когда не до конца просвещенная мамаша сообщит своей доченьке в телефонную трубку что-нибудь "этакое", прочитав на свою беду, что доллары собираются отменить, ничего не разобрав, да и выпалив дочке на ухо огорошивающую новость. Всякое-разное случается. Так вот, в роддоме не говорят лишь об одном - о мужиках. Либо не говорят, либо говорят плохо. Ведь кто виноват, что женщина "в положении"? То-то!

Появление в дверях палаты мужика в белом халате на третий день Ленкиного пребывания вызвало среди обитателей коек шок и трепет. Это был всего лишь врач, но каково событие! Лишь пять минут назад Людка орала в трубку своему бессовестному мужу, что если тот не привезет вареной картошки, то Людка удавится раз и навсегда. Манежа, к коей, пожалуй, навсегда прикрепилось прозвище "Манеж", к чужим мужчинам обморочно падка. То есть падает в обморок, если в халатике.

На врача устремились ненавидящие глаза. Врач знал обо всем. Вернее, он не мог не знать. Роддом - это каждые пять минут крики и стоны, истерики и слезы. Все из-за мужиков, так считают беременные. Беременность украшает женщину, так считают мужики. Когда мнения сталкиваются - происходит конфликт. Чтобы был мир во всем мире, в роддоме нужны врачи со здоровой психикой. Таковым и был Петя, как нежно прозывали его за глаза медсестры, классный доктор и ударник кесарева сечения.

Очень быстро Ленка поняла, что русские обитатели роддома делятся на тех, кому "за 30" и тех, кому "до 25". Первые - рожают, вторые - в "абортарии". Очень много сорокалетних. Рожают впервые. Из-за чего Ленка сделала глубокий вывод - "стареем!", ведь на языке медиков, делающих записи в медкартах, беременная женщина "от 30 до 32 лет" - "старородящая", а с "32 лет" - пожилая. ..

Оказывается, дискриминация присутствует даже в таком благом месте, как родильная палата. Наша Ленка нисколько не удивилась, что отношение к москвичкам, как к родным, а вот к остальным, бока пролеживающим в "сохранке", - не самое доброжелательное. У "не самого доброжелательного" - свои категории. Уколы и таблетки - всем поровну. Врачебные обходы традиционны, и медперсонал на своем месте. Но каждому в душу не заглянешь далее. Ленке передачки приносили сразу и долго ожидали, пока она настрочит своему мужу-бухгалтеру отчет на заботливо поданном медсестрой тетрадном листке. Отчитывалась Ленка регулярно по мобильному телефону. И тем не менее черкануть строчку на волю - дело святое. Санитарки, отвечающие за передачи, терпеливо дожидались "малявы" мужу. Чего не скажешь о парочке русскоговорящих соседок. С азербайджанкой Айной и таджичкой Манежей разговор был сурово-корректен. Бумаги нет. Чернила закончились. Лекарства попросите купить родных. Ответа маме-папе-мужу дожидаться некогда. Дел по горло.

Москвичкам постельное белье менялось раз в три дня. Соседкам по СНГ - после настойчивой просьбы. Были и еще некоторые бытовые мелочи, которые и досаждают, и готовы в слезы "уронить" любую жизнестойкую мадам, находящуюся довольно долго под замком в четырех стенах.

Как-то Ленка разговорилась с одной из медсестер на тему "изменилось ли что-нибудь в роддоме за четверть века". Та ответила: "Да, я постарела". Традиционно обитатели любого московского роддома делятся на две категории: тех, "кто рожает", и тех, "кто рожать не будет". Между ними - идеологическая пропасть, заложенная еще при советской власти. Особенно ненавидят медработники клиенток "абортария" с российским гражданством. А что скрывать? В родильных палатах из десятка рожениц - лишь четверо славянок. Ленка сама определила для себя такую категорию, включив в нее и русских, и белорусок и украинок. Всех женщин с "кавказским" прононсом Ленка отнесла для себя ко второй, совершенно непонятной категории. Времени для раздумий было хоть отбавляй. Было о чем задуматься. Так, лежа на роддомовской койке и окруженная заботой персонала, Ленка стала патриоткой.

Говорят, что бабий патриотизм лечится. Особенно, когда вникнуть в суть вопроса, то патриотизм сменяется на сочувствие, сочувствие на жалость, жалость на злость.Злость оттого, что кого-то зачем-то пожалела, когда самой нехорошо. Психологию беременной женщины не понять. Сидя перед нами, Ленка заведенно тараторила о том, куда катится Россия. О том, что их бабы рожают, а наши все на аборт идут. Но вдруг вспомнила про азербайджанку Айну и засмеялась. Странные коллизии подчас происходят в роддоме.

Ежевечерне пятнадцатилетней Айне приносил пакеты с фруктами ее великовозрастный муж, "уважаемый" азербайджанец, заведующий на рынке тремя овощными палатками. Айна фрукты не переваривала. От фруктов ее пучило, и мужнины посылки расходились по всему этажу. Айна очень скучала по дому. По маме. И вместе с тем боялась мужа, в пятнадцать подростковых лет наградившего ее ребенком. Айна печалилась, что в свое время в горном селе мать запретила ей учиться. Образования у Айны всего-то три класса. Когда всеобщий любимец, гинеколог Петя, едва протиснувшись в широченную дверь палаты, приказал Айне измерить температуру и красавица медсестра Люся принесла Айне градусник, то та абсолютно не знала, что с ним делать. Ни мамы, ни мужа, одна в чужом городе, в чужой стране, да еще и беременная малолетка. Соседки сжалились и по-матерински и температуру девчонке измерили, и градусник сами отнесли. Сжалились и тогда, когда медсестра принесла банку для анализов и Айну буквально силой заставили сделать то, что сделает любой нормальный человек, которому врач принесет банку для анализов. И смех - и грех. Когда всей палатой добивались от Айны, инстинктивно ожидавшей подвоха от стеклянной банки и всего враждебного на свете, сами понимаете чего, в дверях палаты "на шум и гам" возникла сестра-хозяйка, прозванная за глаза санитарным "абвером".

Тигру Львовну, с нежнейшим женским именем Нина и отчеством Павловна, поговаривали, остерегался даже сам главврач, которого остерегались все, кто стоит у истоков жизни любого младенца, появляющегося на свет в роддоме. Наверное, Нину Павловну назначил на пост блюстителя порядка сам Господь, ведь полагают же, что рождение младенца - промысел божий. Вот и приставлена Нина Павловна блюсти порядок и чистоту во вверенном ее заботе отдельном московском участке рождаемости.

Впрочем, терпения и пациенткам не занимать. Если медперсонал, что называется, "всей душой", то на кухне - истые "вредители". В роддоме "на сохранке" знают все -капустный лист хорош лишь к попе. Попы у всех болят. От уколов. Обитатели палат "сохранного" отделения получают до шести уколов в день. Естественно, в одно и то же место. Капустные листы, вовремя приложенные "куда надо", выручают, уплотнения от уколов рассасываются, девки счастливы.

Капуста для внутреннего применения ни под каким соусом не годна. Однако именно капустой во всех ее проявлениях пичкают ежедневно пациенток ушлые повара. Щи - из капусты. Капуста на гарнир. Салат тоже из капусты. Пареная, жареная, тушеная, вареная. Нет только сушеной. От капусты животы беременных вздуваются, будто мячи. Но роддом есть роддом. Заведение консервативное. Коль ни разу не рожавшая баба где-то там, в Департаменте столичного здравоохранения, зверское меню составила, повара московского роддома в лепешку расшибутся, а отраву для женщин в положении наварят справно. О том, что варево сие усугубляет и без того невыносимое "положение", знают даже чернорабочие в столовой. Но указ - есть приказ! Капусты в роддоме не жалеют. Правда, добавки никто еще не просил, и санитарки, вверенные сестре-хозяйке Нине Павловне, скрепя сердце всю капусту вываливают в баки для отходов. В том-то и заключается веселый парадокс родовспоможения. Сырые капустные листья приносят в передачах родные беременных пациенток, которым от государства полагается капуста лишь в виде блюда. Почему бы эту капусту не пользовать в медицинских целях, коль от пароваро -тушено-жареной у всего роддома единоутробное несварение, -тайный вопрос государственной политики в сфере медицины и родовспоможения. Одним словом, на задницу капусту - за свой счет. Нельзя к попе государственное довольствие прикладывать. Это державность оскорбляет.

Жить в России - особая наука. Вроде бы и всем положено, а дают лишь особым особам. Кажется, роддом, что тут понимать - лечить должны, но лекарств нет. А те, которые есть, скорее мучение вызывают, нежели к лечению отношение имеют. Медперсонал добрый и вежливый, но после уколов попа отваливается. Чистота стерильная, но в туалете накурено. И сколько ни вывешивай объявления - курить будут. В первую очередь сами пациентки.

Но это было всегда. И хамство или добродетель - от человека зависят. Не от обстоятельств, а от параметров душевных настроек.

А вот чего было и не стало, Ленка ухватила сразу. Нынче в роддоме у всех в руках мобильные телефоны. Телефоны телефонизируют беспрестанно. И днем, и ночью. Есть, конечно, договоренности отключать "мобилы", когда большинство в палатах спать укладываются, но кто-то нет-нет, и не отключит. И наполняет телефонная трель тишину родильных палат звуками цивилизации. Чего нынче не хватает в роддоме - практически никто не пишет записок друг другу. Мужья не вкладывают драгоценные записочки с признаниями в любви в передачи. Соответственно и беременные жены не отвечают на любовные послания с воли. Рассказывая разные эпизоды своего пребывания в роддоме, Ленка со вздохом достала из шкафа солидную пачку мятых листочков. Это была ее переписка с мужем. Шесть лет назад Ленка рожала Даньку, и вот осталась память. Они с мужем любят перекладывать эти листики. Подсчитывать, кто кому и сколько раз в любви признавался. Вспоминать, как ждали первенца. Нынче записок не писали. У Ленки был мобильный телефон, такой же, как и у ее соседок по палате. Будет ли, о чем вспомнить потом? Вряд ли.

Вообще складывается впечатление, что на роды в Москву съезжается чуть ли не половина баб бывшего Союза. Считается, что роды в Москве избавляют роженицу от мук на периферии. Заблуждение. Три недели Ленкиного пролежня на сохранении вычеркнули из семейного бюджета лишь на лекарства 250 долларов. Лекарства дорогие, фасовка - мелкая. Одной пачки хватает дней на пять. Одна пачечка таблеточек, к примеру, стоит 400 рублей. Другая пачечка - 700. Прайс добавляет обязательная доза кроветворных таблеток за 900 рублей - упаковка и ампулы распространенной но-шпы за десятку - флакончик. Лишь на день требуется - три флакончика. Тридцать рублей - на день, 600 рублей - на три недели. Фрукты-овощи, харчи, да на автобусе не накатаешься. Роддом - дорогое удовольствие. Спецы есть. Но лекарства каждая беременная несет свои. Бесплатное здравоохранение кануло в Лету. Анализы - платные. Платные лекарства. Причиндалы для беременных женщин дорожают изо дня в день. С удивлением разглядывала Ленка пачку детских памперсов, купленных шесть лет назад, да так и не использованных. На пачке гордо красовался ценник "84 рубля". Белье для беременных - по ценам западноевропейских бутиков дамского белья. Питание - особый вопрос. Выносить ребенка в Москве позволить могут себе либо обеспеченные семьи, либо отчаянные. Средний возраст роженицы в московском роддоме - за 30. До 30 -делают аборты. Ведь на работе никто не поймет отчаянное стремление сотрудницы стать матерью. Ваш ребенок - ваши проблемы. Такой тезис не выдвигают нынче лишь в бюджетной сфере. Но и зарплата там нищенская. На любом коммерческом предприятии, где зарплата "на уровне", сначала -карьера, потом - дети. Для женщины сегодня очевидно: если в тридцать у тебя нет хорошей работы, но есть дети - ты неудачница. Ведь лишь единицам удается совмещать материнство и карьерный рост. К счастью, Ленка как раз принадлежит к категории этих "единиц". Ленка вместе с нами работает на телевидении. Вы ее любите и хорошо знаете. Она - телеведущая. На каком канале? Этого я вам не расскажу. Ведь это была бы совсем другая история.

Источник: Московская правда (воскресный выпуск) (приложение к газете Московская правда) (Москва) , N016 от 18/04/2004